После разразившегося скандала она стала отрицать сказанное.
Вскоре после ядерной эскапады Симоньян оппозиционная журналистка Лиза Лазерсон рассказала анекдот о мертвых еврейских детях, охарактеризовав его так: «Актуалочка». Потом извинилась. В эфире у пропагандиста Владимира Соловьева генерал-депутат Гурулев призвал как-нибудь, но уничтожить оппозиционных россиян. Спустя неделю комитет по этике Госдумы признал это выражение «риторической фигурой».
Что общего между этими, мягко скажем, не самыми удачными выступлениями?
Невыносимая легкость слов, порождающая отдельную «реальность». Эти слова и реальность могут создавать Z-пропагандисты, погружающие слушателей в воображаемое пространство геополитики и истории. Это могут быть даже оппозиционные спикеры, готовые ухватиться за любую модную тему — от феминизма и постколониализма до рассуждений о вине и ответственности. У каждого своя игра, зрители и способы конвертации слов в нечто весомое.
Такие языковыми игры выстраиваются вокруг действительно важных проблем. Кто будет отрицать, будто не надо думать о будущем России или, наоборот, искоренять общественные пороки? Но как только мы сталкиваемся со словесными играми, то бессмысленно вдаваться в содержание — важна модальность. Происходящее вокруг — повестка, «актуалочка», ее надо «отработать», по-быстрому проговорить и включить в ограниченный набор общих представлений, будь то «российская держава усиливается, противостоя всему Западу» или «путинская власть вот-вот сгниет». Участникам игр в легкие слова важно именно позиционирование в выбранном смысловом поле, где слова конвертируются в лайки, деньги, гранты, донаты или белое пальто.
Конечно, есть и те, кто пытается относиться к повестке серьезно, но сама логика игры в легкие слова захватывает и ведет в своем направлении. Так что скандал на пустом месте неизбежен. Но это же позволяет различать профессиональных игроков и тех, кто увлекся. Все же есть разница: извиниться за неудачное выступление или отрицать его.
Разорвать слова и дела
Российский авторитаризм строился на том, чтобы отчуждать людей от политики, от солидарного и, главное, практического действия. В теории пропаганда заставляет что-то сделать, тут — наоборот. Стратегическая задача российской пропаганды не побуждать к действиям, а отвращать от них любым способом.
Патриотический коучинг, после которого не возникает желания оторваться от кресла и пойти менять Россию.
Участники такого публичного пространства прагматичны. Они согласны с тем, чтобы изгнать массы из политики, а также снизить влияние публичности на существующие властные расклады. Риторика позволяет позиционировать себя, в идеале так, чтобы заученные слова обменивались на что-то конкретное: должности, подряды, финансирование и пр.
Содержание вторично. Сказать можно что угодно — главное, разменять слова на что-то конкретное, осязаемое и выгодное лично для вас.
С оппозицией сложнее. Любая конкретная деятельность, порождающая группы солидарности, которые способны что-то поменять, пресекалась. Очень жестко. До 2022 года еще допускалось существование преимущественно либеральной оппозиционной повестки. До известного предела: дискурс — да, производство на его основе солидарных действий — нет. Потому некоторым участникам оппозиционной повестки, увы, также оказывалось выгодно ограничиться позиционированием и включением в логику частных обменов (вместо госбюджетов — донаты или гранты), ожидая, что вот скоро, чуть ли не завтра, настанет час перемен.
Перемены наступили, но не те, что ожидались.
Несмотря на все усилия, российская власть так и не смогла воинственную риторику конвертировать во всеобщий подъем. Невозможно агрессивную войну представить оборонительной. Да, образовались относительно немногочисленные группы Z-радикалов: они приняли новую реальность, готовы к коллективному действию, однако понимают, что для российской власти — они все же чуждый элемент. Даже ВЦИОМ в сентябре 2023 года не насчитал более 15% «убежденных сторонников» войны. А это ведь только на словах.
В цене же оказалась квасной патриотизм, в который так активно играются Симонян и Соловьев. Из их уст мы услышим еще немало диких заявлений, ведь стратегическая задача состоит в том, чтобы не-противники агрессии соглашались со всем, что делает власть. Публичное людоедство — часть языковой игры. Зато принципы конвертации слов в бюджеты до предела понятны.
Оппозиция оказалась в более затруднительном положении. Те, кто остались, принуждены либо молчать, либо прибегать к иносказательности. Отъезд, то есть выход из системы, был самым ярким способом демонстрации несогласия, несилового сопротивления.
Но уехать — разовая акция. Власть не сидит на месте, делая все, чтобы выстроить новую «берлинскую стену» между оставшимися и уехавшими.
Жизнь в эмиграции предполагает решение многих новых собственных проблем. Низовая солидарность и процессы самоорганизации еще не превратили релокантов в политический субъект. Свобода говорить и думать делает возможным оказать информационное сопротивление путинской пропаганде. Никогда еще, по крайней мере, пусть даже уехавший интеллектуальный класс не был един в базовых вещах: неприятие путинской агрессии и видение идеального будущего России как демократии.
Не будем забыть, что слово — это тоже действие. Но и здесь мы наблюдаем тенденции, когда привычка к публичному позиционированию, берет верх.
Много белых пальто
За последние полтора года мы наблюдали немало примеров сетевого активизма, выросшего из дискуссий о вине и ответственности. Он заключался в том, чтобы призвать оставшихся не быть соучастниками и выступить против агрессии. Да, вероятно, эта активность повлияла на отдельных представителей городской интеллигенции.
Сегодня очевидно и другое. Нередко такие призывы принимают форму вменения коллективной вины. Оставшимся ничего ответить публично, даже если они и пытаются противостоять системе: ведь тогда они попадут под репрессии. Такая риторика озлобляет, что используется путинской пропагандой. Если активист это учитывает и меняет риторическую стратегию, то он остается тем, кто производит действие словом. Если этого нет, то перед нами просто самодовольное позиционирование.
Еще хуже, когда уехавшие призывают оставшихся заявлять антивоенную позицию в соцсетях. Постами в Facebook или скрепном «В контакте» россиянин не борется с режимом: он конвертирует их в виртуальное одобрение уехавших и в конкретные репрессии против себя. Российское государство становится все более тоталитарным, а потому противостояние ему требует подпольных или партизанских методов, если не разведывательно-диверсионных. Другими словами, солидарное действие внутри России возможно либо в тишине, либо под прикрытием официальной риторики.
Возможность говорить открыто играет с частью эмиграции шутку. Вместо анализа или слова-действия — все те же легковесность, актуалочка и стремление к правильному позиционированию. Пресловутая чистота пальто.
Одни встали на позицию нравственных камертонов, активно вгоняя других в вину. Забывая, что «этим другим» психологически легче послать пророков по следам русского военного корабля, нежели пересмотреть свой подход к жизни. Некоторые, наоборот, публично каются и добровольно берут на себя столь много ответственности, как если бы они лично убедили Путина воевать с Украиной.
Право, это «переворот» всей политической теории и полное непонимание идеи политического представительства. Как же удобно реальным преступникам и циничным соучастникам, когда объектами пристального рассмотрения становятся не они, а те представители интеллектуального класса, которые даже рядом с буквой Z не стояли. Следом идет создание идеальной биографии и соревнование в том, кто раньше «все понял».
Отдельные личности, оказывается, уже в дошкольные годы проявляли завидную сознательность.
Война и солидарность
Неожиданно свои изменения внесла война «Хамас» против Израиля. Она всколыхнула значительную часть мира. Российские интеллектуалы не остались в стороне. Зверства «Хамаса» вызвали волну сочувствия к израильтянам, однако их ответные действия, достаточно жесткие, раскололи наблюдателей-болельщиков. В сетевых дискуссиях этот раскол описывается через противостояние «либералов» и «левых». Первые продолжают высказываться в поддержку права еврейского государства на самооборону, вторые делают акцент на положении палестинцев, порою не забывая называть Израиль «оккупантом». Дискуссии о вине и ответственности оказалась уделом «белого русского человека» — его можно винить за преступления Путина. А вот с «варваров-палестинцев» — какой тут спрос! Там ведь «другая культура».
Для жителей Израиля эта война — война на выживание, за право жить на этой земле. Зверства «Хамаса» породили в ответ решительную солидарность, которая имеет вполне реальное выражение. Слово и дело идут рука об руку. Если не брать эмоции простых граждан, которые по 2–3 раза в день скрываются в бомбоубежищах из-за регулярных обстрелов, то собственно никто в здравом уме не отрицает очевидного: и после победы евреям придется жить рядом с большим количеством арабов. Как уничтожить «Хамас», который прикрывается мирными гражданами, — вопрос практический, и его решение всецело зависит от генералов, определяющих, какие с виду гражданские строения используются террористами, а потому могут быть объектами бомбардировок.
Эта война не касается большую часть российской эмиграции, включая ее интеллектуальную прослойку. Однако заметно навязчивое стремление некоторых словно усидеть на двух стульях: поддержать всех жертв войны, напомнить про Палестину и осудить «непропорциональный ответ» Израиля. Такая позиция вполне себе приемлема, чтобы вписаться в определенные дискурсы в Европе или США, но неизбежным следствием станет раскол внутри российской эмиграции, по крайней мере, с той ее частью, которая ассоциирует себя с еврейским государством.
Каждый волен воображать себя в социальных сетях, на Youtube-каналах или в статьях советниками Нетаньягу. Или увещевать простых израильтян, привлекая их внимание к «неудобным фактам» (со всем имперским высокомерием воображая, будто те их не видят). За какую команду болеть — выбор сугубо индивидуальный.
Но война ведется ради победы. Она порождает коллективное действие, основанное на солидарности. Все, что мешает ей, будет отторгаться. Лица, принимающие решения в Израиле, не читают тексты российских интеллектуалов, а те, кто читает (из числа израильтян), посчитают их неуместными, если найдут там нравоучения, непрошеные советы или тем более призывы выступить против своей армии. Потому в ответ и звучит: вы с кем, с израильтянами или «Хамас»? Я бы добавил третье звено: «Или со своей повесткой?». Навязывая ее по любому поводу, такой активист быстро окажется наедине только с повесткой — и в одиночестве. К нему, правда, быстро добавится поза «непонятого гения».
Без солидарных действий слово рискует оказаться слишком легковесным. Пресловутое место нахождения, под мантры ахматовских строк «я была со своим народом», тут не играют роли: будь то Zетовец, оппозиционер или эмигрант — каждый может погрузиться в эти языковые игры и получать профит. К аналитике, журналистике и политическому активизму это прямого отношения не имеет.
Сложнее всего прослойке интеллектуалов, чья Башня из Слоновой Кости грозит стать тюрьмой. Беспокойство о пятнах на пальто — оппозиционном или патриотичном — будет оборачивается все новыми переживаниями из-за того, что история вершится без их участия.
Оно и понятно: такие пятна — они всегда о прошлом, здесь ответственность понята как состояние души и правильный порядок слов в Facebook.
