За последние десять лет российские военные расходы выросли в номинальном выражении с 3,2 трлн до 10,8 трлн рублей, или, по расчетам IISS, с 52 млрд до 140 млрд долларов, а в отношении к ВВП — 3,12% до 6,0%.
Нет поводов считать, что в обозримом будущем Россия сможет сокращать военные расходы: были надежды на 2025 г., когда по бюджетным планам, актуальным всего год назад, они должны были снизиться до 8,5 трлн рублей и до 4,0% ВВП. Вместо этого, по самым последним намерениям, они вырастут — до 13,2 трлн рублей и до 6,2% ВВП.
Чтобы ответить вопрос, выдержит ли экономика военную нагрузку, нужно подойти к нему со стороны не столько бюджетных доходов, сколько бюджетных расходов — и в этом отношении 2025 г. также может стать совершенно особенным, и пока непонятно, что именно эта особость может значить.
В течение большей части своей новейшей (или, говоря точнее, — постсоветской) истории Россия тратила на военные цели не только несравненно меньше, чем Советский Союз; она направляла на них некоторую (не слишком большую) толику тех доходов, которые в последнее время называют «нефтегазовыми». Если взять период с 2006 по 2013 гг., суммарные военные расходы составили 29,3% нефтегазовых доходов.
В следующем восьмилетнем периоде, с 2014 по 2021 г., в условиях обострения отношения с Западом, пропорция увеличилась в полтора раза, до 44,3% в среднем в диапазоне от 33,4 до 78,8%, будучи обусловленной скачкáми нефтяных цен и непрогнозируемостью экспортных доходов.
В 2025 г., если предположить, что все бюджетные проектировки будут в полной мере исполнены, окажется, что военные расходы, которые в мирном 2021-м, и в военном 2022-м годах были… втрое (!) ниже нефтегазовых доходов бюджета, впервые превысят их (прогноз — 10,9 трлн рублей при комфортных для российских экспортёров ценах порядка 70 долларов баррель смеси Brent). Иначе говоря, военные траты, которые до поры до времени были игрушкой российских начальников, тративших на них некую часть генерируемой страной природной ренты, теперь стали частью крупной игры, относиться к которой я бы рекомендовал совершенно иначе.
Что я имею в виду?
Страны с сырьевой специализацией экономики порой тратят на военные нужды большие деньги, но в мирное время соответствующие суммы никогда не превышают нефтяные доходы. Саудовская Аравия, например, направляет на оборону около 75 млрд долларов, или 7-8% ВВП — при выручке от продажи нефти в более чем 310 млрд долларов. В случае начала крупных военных конфликтов такие страны очень быстро оказываются в уязвимом положении: дополнительные военные расходы вызывают существенный дефицит бюджета, экспорт падает, закупки вооружений за рубежом создают отрицательный внешнеторговый баланс (классический пример — ирано-иракская война 1980–1988 гг.). После завершения конфликта экономика в таких случаях восстанавливается, хотя и небыстро.
Страны с индустриальной специализацией, начиная милитаризацию, в первую очередь опираются на внутренний потенциал экономики, к которому относятся возможность повышать налоги, увеличивать долг, прибегать порой к нерыночной промышленной мобилизации и т. д. В экономическом плане здесь пример — США, у которых в 1943–1944 гг. дефицит федерального бюджета превышал 20% ВВП; в административном — СССР, который по сути был превращён в большой военный лагерь в годы Великой Отечественной войны. В таких странах (особенно в условиях рыночной экономики) завершение войны и снижение военных расходов вызывает рецессии, порой достаточно глубокие.
Тренды, наблюдаемые в российском бюджете 2025 г. (если, повторю, его основные параметры не изменятся, и планы по доходам будет выполнены), указывают, что российская экономика во время войны не ведет себя как типичная сырьевая экономика — к тому же сохраняется положительное сальдо внешней торговли, а бюджетный дефицит остается незначительным. Скорее можно говорить о сходствах с советскими временами до начала разработки крупнейших нефте- и газовых месторождений, когда военно-промышленный комплекс и все оборонные расходы финансировались за счет ограничения конечного потребления.
Судя по всему, новая путинская военная экономика в конечном счете ведет нас в том же направлении: от «программ вооружения» 2010-х годов, которые легко финансировались в условиях сырьевого изобилия, к переструктурированию бюджетных потоков так, что можно искать дополнительные деньги на войну в повышающихся налогах, а бюджетное равновесие — в сокращении социальных ассигнований.
Бюджет-2025, и об этом писали многие, выглядит необычным по многим своим параметрам. Но всё сказанное выше свидетельствует, что происходит переход от войны как развлечения к войне как главной функции государства — и этот переход не может не обусловить в ближайшем будущем массу финансовых, социальных и политических последствий, ни одно из которых нельзя назвать приятным.
