Чтобы создать этот доклад, мы провели опрос 2000 мужчин в возрасте 18–60 лет в 7 российских региональных центрах — спрашивали об их готовности участвовать в военных действиях в Украине, а также о том, за какую сумму они готовы идти воевать. Как вы понимаете провести масштабный уличный вопрос на столь деликатную тему в России задача сама по себе не простая. Приходилось мимикрировать под провластный опрос в интересах мобилизации.
Еще сложнее оказалось с интерпретацией результатов исследования. Когда формулируешь полтора десятка гипотез, ищешь корреляции в полученных результатах и ни одна из этих гипотез не подтверждается, впадаешь в прострацию. Единственный вывод, который можно уверенно сделать: русский народ — он странноватый какой-то.
Не подтвердилось даже, казалось бы, очевиднейшее предположение, что чем беднее человек, тем с большей вероятностью он согласится участвовать в войне за вознаграждение. Ничего подобного. Связь готовности воевать с доходами практически отсутствует.
Опрос проводился в местах, где мы ожидали найти не самых обеспеченных россиян — тех, кто по нашим не подтвердившимся предположениям, должен быть более склонным воевать. Но ответы респондентов об их доходах оказались сильно выше, чем данные Росстата о структуре доходов по стране. Что тоже довольно странно. Некоторую логику выявить удалось, но еще раз оговорюсь, что результаты не совпали с нашими изначальными предположениями буквально по всем пунктам.
Доклад был готов уже почти месяц назад, но мы долго пытались договориться с крупнейшими западными изданиями об эксклюзиве и верификации исходников. Потратили кучу времени и сил, но снова — не сложилось.
Перечислю наиболее значимые выводы.
Первый
61% респондентов не готовы участвовать в СВО (в опросе по понятным причинам использовалось именно это обозначение) ни при каких обстоятельствах. Более 30% такую возможность допускают: 13% говорят, что готовы воевать уже сейчас в сложившихся обстоятельствах, а остальные — при выполнении определённых дополнительных условий.
Следует осторожно относится к экстраполяции данных результатов на всю совокупность российских мужчин призывного возраста. Отвечавшие на вопросы не ощущали угрозы быть немедленно отправлены на фронт, они считали спрашивавших представителями официальных служб изучения общественного мнения и склонялись к социально одобряемым ответам, а сам опрос проводился в местах, посещаемых в основном представителями нижней страты среднего класса. Реальная доля россиян, готовых к участию в СВО при тех или иных условиях, значительно меньше. Однако с учетом того, что число мужчин призывного возраста в России составляет 39 миллионов, можно уверенно утверждать, что количество потенциально готовых идти на войну россиян исчисляется единицами миллионов человек.
И этого достаточно для продолжения конфликта нынешнего масштаба в течение нескольких лет.
Второй
Желаемое увеличение выплат по контракту, способное привлечь новых солдат на фронт, выглядит весьма умеренным. Медианный размер желательной ежемесячной зарплаты по контракту — 400 тысяч рублей. Иными словами, половина тех, кто может быть мотивирован воевать, готовы делать это при повышении оплаты менее чем в два раза от нынешнего уровня (210 тысяч рублей в месяц). Медианные запросы по другим типам выплат превышают фактические выплаты в Москве еще меньше. Несмотря на то что мы наблюдаем резкое повышение разовой выплаты при заключении контракта, наши респонденты ориентировались в первую очередь на размер ежемесячной выплаты, который для них важнее и о котором они лучше информированы.
С учетом того, что максимальные оценки задействованной в непосредственных боевых действиях группировки — это 700 тысяч человек, удвоение всех типов выплат для участников военных действий может обеспечиваться ростом военных расходов не более чем на 1% ВВП. Иными словами, у режима Путина есть возможность с лихвой удовлетворить любые финансовые запросы тех, кто потенциально готов идти на СВО за деньги.
Третий
57% опрошенных из числа респондентов, которые уже участвуют в СВО, сообщили о своем желании продлить контракт с Минобороны. Сложно понять, много это или мало. С одной стороны, почти половина воюющих хотела бы закончить службу — и это высокий показатель. С другой — неверно полагать, что большинство участников СВО удерживаются в зоне её проведения насилием или угрозами. Чтобы сделать более определённые выводы, данный показатель нужно оценивать в динамике.
Четвертый
Неожиданным было значение нематериальных стимулов к участию в СВО. Мнение родственников и близкого окружения как единственный стимул назвали 16–24% респондентов, потенциально готовых отправиться на войну, тогда как уровень выплат как единственный стимул указали лишь 13%. Повторим: нельзя недооценивать ориентацию респондентов на социально одобряемые ответы, из-за которой они могли преувеличить относительное значение идеалистических стимулов. Несмотря на это, результат указывает на высокую зависимость готовности участвовать в СВО от поддержки войны ближайшим окружением респондента даже в случае, когда деньги являются важнейшим мотивом.
Иными словами, не стоит считать идущих на войну наемниками, мотивированными исключительно деньгами. Снижение поддержки войны в обществе снизит и число желающих в ней участвовать вне зависимости от размера выплат, равно как и рост её популярности вызовет и увеличение числа желающих воевать даже при текущем уровне выплат.
Если выйти за рамки количественных оценок исследования и обобщить личные ощущения интервьюеров, общавшихся со множеством готовых воевать россиян, то стоит привести следующее соображение: некоторые материалы, размещаемые в украинских или западных СМИ, способствуют повышению российского мобилизационного потенциала в гораздо большей степени, чем все усилия путинской пропаганды, вместе взятые. Язык ненависти в отношении всех россиян без различия, разговоры о разделе России или репарациях прямо обозначались некоторыми респондентами как причины готовности воевать. Снижению мобилизационного потенциала могла бы поспособствовать скорее общегуманистическая и пацифистская пропаганда.
Пятый
Роль нематериальных факторов косвенно подтверждается отсутствием значимых корреляций между социально-демографическим статусом человека и готовностью идти воевать. Ни одна из проверявшихся гипотез на этот счёт не была подтверждена данными опроса.
Единственный более или менее чёткий вывод — готовность к участию в СВО выше в возрастных группах 18–22 и 40 лет и старше. Это позволяет утверждать, что на войну готовы идти как те, кто ещё не искал своего места в жизни, так и те, кто его, вероятно, не нашёл и разочаровался в достигнутых результатах или в окружении.
Тех, кто находится «в активном поиске», перспектива быстрой смерти прельщает меньше всего. А в группах от 40–44 лет и старше наблюдается тенденция, что с возрастом готовность идти на СВО возрастает, а материальные запросы в отношении желаемого вознаграждения снижаются.
Несмотря на то что результаты исследования носят крайне противоречивый характер, мы можем уверенно утверждать две вещи.
Первая: исчерпание человеческих ресурсов Кремля в ближайшее время маловероятно. Российское общество пока не окончательно устало от войны и в нём есть большая прослойка тех, кто готов в ней участвовать.
Вторая: несмотря на явное желание повысить своё благосостояние через участие в войне, среднестатистические россияне не рассуждают как профессиональные наемники, готовые умирать и убивать исключительно за деньги. Идеологический фактор остаётся важным — а это значит, что пропаганда с обеих сторон конфликта оказывает серьезное влияние на мобилизационный потенциал Путина.
