Как представляется, это попытка оправдать убийство начальника войск радиационной, химической и биологической зашиты генерал-лейтенанта Игоря Кириллова в Москве. Валерий Панюшкин хочет показать, что нельзя упрекать украинцев (если они стоят за этим убийством) в том, что они нарушают некие правила войны, потому что правил-то никаких нет.
Такой подход является не только противоречивым, но и просто контрпродуктивным.
Во-первых, обсуждая войну, политику и так далее, следует держать эмоции под контролем и руководствоваться больше рассудком, хотя этого правила, в общем-то, следует придерживаться и во всех остальных сферах жизни.
Во-вторых, автор своим подходом «на войне все преступники» отменяет всю сложившуюся на сегодня правовую базу. Об этом он прямо заявляет: «И те, и другие исходят из того, что обычаи войны существуют. Что существует, дескать, какой-то благородный способ воевать. Bullshit!”
Видимо, господин Панюшкин придерживается мнения, что право, в данном случае международное гуманитарное право (МГП), либо не существует, либо это формальность, о которой можно забыть и не принимать в расчет.
А оно, как тот суслик в «ДМБ», есть. Более того, МГП – не выдумка XX века, это обычное право. Обычным право называется не потому, что существует где-то право необычное, а потому что оно, в отличие от договорного права, коренится в обычаях, то есть в сложившейся за многие годы и века общественной практике, которая устойчиво воспроизводится из поколения в поколение.
Пример таких правовых норм, которые происходят из обычаев, – дипломатический иммунитет или неприкосновенность послов. Еще на заре зарождения государств, когда только-только стали появляться международные отношения, было достигнуто понимание – скорее всего опытным путем, – что послы не несут ответственность за те вещи, которые говорят от имени своих владык.
В 1961 году этот обычай стал частью «письменного» международного права: была принята Венская конвенция о дипломатических сношениях.
Другой пример обычая – недопустимость убийства пленных. С давних пор, когда начали брать пленных на войне, их брали в основном с двумя целями: знатных, богатых, высокопоставленных пленных – для выкупа, и поэтому оставляли их живыми и желательно целыми, не вредя им, поскольку за поврежденного или мертвого можно было выкуп вообще не получить; простых же воинов – либо для продажи в рабство, либо для хозяйственных нужд.
Постепенно этот обычай укоренялся, и убийство военнопленного в большинстве случаев и культур порицалось, а те, кто совершал такие поступки, были вынуждены объясняться. Например, когда в 1799 году после взятия крепости Яффо в Палестине Наполеон узнал, что один из его офицеров взял в плен несколько тысяч турецких солдат, он был взбешен: «Что вы хотите, чтобы я сделал с таким количеством пленных? У меня есть провизия, чтобы их кормить, корабли, чтобы их вывезти? Черт возьми, что вы со мной сделали?» – и приказал пленных расстрелять. И сам полководец, и его солдаты понимали, что это преступные деяния, поэтому им пришлось придумывать оправдания тому поступку.
Обычай щадить пленных окончательно закреплен в Женевской конвенции об обращении с военнопленными 1949 года: «С военнопленными следует всегда обращаться гуманно. <…> В частности, ни один военнопленный не может быть подвергнут физическому калечению или же научному или медицинскому опыту какого бы то ни было характера, который не оправдывается соображениями лечения военнопленного и его интересами. Военнопленные равным образом должны всегда пользоваться защитой, в особенности от всяких актов насилия или запугивания, от оскорблений и любопытства толпы. Применение к ним репрессалий воспрещается».
Возвращаясь к прямой теме статьи Валерия Панюшкина об отсутствии каких бы то ни было правил войны, следует указать, что на этот счет существует больше десятка Гаагских конвенций о законах и обычаях войны 1907 года, многие положения которых рассматриваются как компоненты современного международного обычного права. Среди предусмотренных там военных преступлений можно найти отказ брать в плен, неразличение комбатантов и некомбатантов и многое другое.
В отношении генерала Кириллова МГП говорит, что «все лица, входящие в личный состав вооруженных сил стороны в конфликте, являются комбатантами, за исключением медицинского и духовного персонала», и соответственно, генерал служил легитимной целью для противоположной воюющей стороны.
Разумеется, гуманитарное право, оно же право вооруженных конфликтов, регулярно нарушается воюющими сторонами — что российскими, что украинскими войсками. Здесь автор прав: военные преступления совершаются обеими сторонами. Разница, пожалуй, в размахе и степени озверения — с российской стороны мы видели куда больше жестокостей по отношению к пленным и мирному населению, чем с украинской. Значит ли это, что с МГП пора заканчивать и воевать как бог на душу положит? Иными словами, можно ли уже считать, что есть только один принцип: кто сильнее, тот и прав?
Складывается впечатление, что именно такой вывод делает Валерий Панюшкин. Тем самым он развязывает руки Путину и любым другим агрессорам, которые только и говорят: смотрите, нет никакого международного права, это фикция, иллюзия, химера, пугалка для слабаков. Значит, мы можем воевать, как хотим, хотим — бомбим детскую больницу, хотим — бомбим роддом, хотим — бомбим жилые дома, хотим — обстреливаем ракетами торговый центр в выходной день.
Никаких правил-то нет. А раз нет правил, то нет и преступников. Если все преступники, как утверждает господин Панюшкин, значит, никто не преступник.
Вот этот морально-правовой релятивизм - точно ли тот месседж, который автор хотел донести до читателей?
