В довоенной России довольно отчетливо ощущалось, как над страной образуется непрерывно тяжелеющий навес из различных ограничений как законодательного, так и технологического свойства. Плоды этих ограничений далеко не всегда использовались против общества на полную мощность. К примеру, данные телефонных разговоров россиян и истории просмотров интернет-страниц сохранялись на государственных серверах, а к массовым арестам тех, кто оформлял электронную подписку на оппозиционную прессу или ругал в телефонных разговорах российский режим, это не приводило.
Потенциально эти ограничения давали возможность изменить страну до неузнаваемости.
От эпохальных перемен общество отделяла воля единственного человека — Владимира Путина. Многие отлично осознавали это обстоятельство, а также представляли себе контуры возможной политической и правовой катастрофы, которая наступит, когда персоналистский режим решит, что власти нужно ускоренно меняться в направлении большей репрессивности и тотального контроля над обществом. Наблюдатели, однако, расходились в оценках взглядов и интересов российского диктатора.
«Сейчас не тоталитаризм, репрессии и культ личности осуждены всеми государственными органами, жертвы репрессий признаны несудимыми, а президент Путин только что открывал памятник жертвам сталинского террора» — писал в декабре 2017 года политэкономист Константин Сонин. Людям со схожими оценками взглядов Путина представлялось, что во власти ресталинизации могут желать в основном в политически влиятельном силовом блоке, но решающее слово в этой стране принадлежит только одному человеку — Владимиру Путину. Система взглядов, в которые верил российский лидер, т. е. «равновесный» Путин, виделась им не такой. Да, Путин строил себе самые настоящие дворцы и, в целом, его правление представляло собой типичный образец рентоориентированного поведения. Казалось, предел его кровожадности и геополитического авантюризма – брежневское время.
Тех же, кто утверждал, что в Путин готов пойти дальше и в нем заложен потенциал для ресталинизации, называли, — и порой не без оснований — городскими сумасшедшими, демшизой и параноиками.
Военное время, однако, показало, что правы как раз они. И 2024 год, возможно, стал точкой, с которой в стране начался очередной структурный сдвиг в сторону ресталинизации.
Стоит признать, что такой сдвиг в эти военные годы случался и ранее. Например, в 2022 году произошла зачистка медийного пространства от остатков независимой прессы, была введена военная цензура. Но тот структурный сдвиг, кажется, был во многом ситуативным, вызванным явным и едва ли ожидавшимся архитекторами войны провалом планов российского вторжения в Украину.
Однако ускорение движения в сторону большей репрессивности и контроля над обществом после прошедших весной 2024 года «выборов» скорее уже не выглядит спонтанным, а кажется запланированным. В очередную путинскую шестилетку мы с немалой вероятностью будем наблюдать ту самую правовую трансформацию, которой так опасались в довоенные годы.
Начнем с того, что на исходе первой четверти XXI века, когда общество не представляет себе своей повседневной жизни без электронных средств коммуникации и источников информации, власть лишила россиян доступа к важнейшему массовому информационно-познавательного ресурсу. Кроме того, заблокированы или находятся под угрозой блокировки остававшиеся неподконтрольными спецслужбам средства коммуникации — мессенджеры.
Информационную изоляцию нельзя считать специфическим симптомом сталинизма — она также была свойством и брежневского СССР. Ближе к сталинскому времени другое — попытка прикрепить спецслужбистское око к частной жизни буквально каждого россиянина. Как сказано выше, власти давно хранят все данные трафика в интернете и телефонных переговоров. Но впервые речь зашла и о массовой идентификации тех, кто пытается обойти возводимую электронную стену, которую чекистский режим сооружает при помощи блокировок и средств замедления загрузки данных. Если соответствующее предложение трансформируется в работающее техническое решение, то фактически в квартире каждого россиянина появится электронный стукач. Такое было характерно как раз для сталинского времени, а не для эпохи «развитого социализма». Власть также планирует собирать геоданные россиян, дополняя ими уже работающую систему городского видеонаблюдения. Если эта инициатива будет реализована, то власти при желании будут знать все о передвижениях российских граждан.
Помимо всепроникающей электронной слежки и цифрового изоляционизма, в 2024 году россияне также столкнулись с расширением репрессивного законодательства. На самых разных этажах российской элиты аресты происходят чуть ли не ежедневно и превратились в рутину.
Что же касается общества, то статьи, составлявшие законодательную базу для политического преследования, в конце текущего года были снабжены инструментами более жестокого наказания. Теперь, например, в случае преследования по политической статье «за дискредитацию армии» можно будет угодить в список «экстремистов и террористов». Нет никаких фактов, указывающих на то, что на этом репрессивное законотворчество остановится. Сегодня за попадание в число экстремистов полагается «экономическая смерть»: фигурант этих списков лишается возможности зарабатывать и расходовать деньги. Но ничто не может помешать российской репрессивной машине и далее ужесточать санкции против несогласных.
В уходящем году власть явно стала обращаться с обществом значительно хуже, чем прежде. Временами это напоминает обращение с сельскохозяйственными животными. Власти нужно отправить часть «молодняка» на убой? Для этого система призыва делается более строгой и жесткой, и не утруждающие себя соблюдением прав человека российские полицейские загоняют молодых людей в военкоматы буквально как скот загоняют в стойло. Властей беспокоит демографический кризис? Надо заставить поголовье больше рожать, пока, как во вполне фермерском стиле выразился один депутат, «рожалка работает».
По всей видимости, в модельном мире Владимира Путина государство выглядит именно таким образом. Субъектом в нем является только власть, пастухами — силовики, а общество — стадом. Иван Грозный, Петр Великий, Александр III и Сталин — те, кто в наибольшей мере приблизил Россию к этому образцу. Нынешний российский лидер, в силу своей профессиональной биографии, лучше знаком с инструментами управления последнего персонажа из этой четверки. И, с учетом новых технологических реалий, видимо не прочь в том или ином виде ими воспользоваться.
