История еврейской трагедии в России все больше замещается героической мифологией Великой отечественной войны, формальная легитимность чего обеспечена исторической привязкой — 27 января в 1945 году Красная армия освободила концлагерь (лагеря смерти) Освенцим (Аушвиц). А министр иностранных дел РФ Сергей Лавров, по современной традиции российского руководства, приплетает сюда же еще и агрессию России против Украины. Вглядитесь в логику: генсек ООН Антониу Гутерриш выступает на стороне Украины под влиянием Запада, потому что в речи в День Холокоста он не упомянул, кто именно (Красная армия) освободил Освенцим.
Как говорится: есть факт, но есть и мифология вокруг.
На кого бы обидеться
Такое восприятие еще раз предложено Путиным в его ежегодном публичном обращении. Признавая этот день скорбной датой, имеющей «огромное нравственное, гуманистическое значение», он сразу же перешел на тему освобождения Аушвица, определив его значение в идейно-пропагандистском ключе: дескать, именно это открыло «человечеству правду о преступлениях нацистов и их приспешников, уничтожавших миллионы евреев, русских, цыган, представителей других народов». Построение фразы говорит о стремлении размыть как специфику еврейской трагедии, так и ответственность нацистов, ставя коллаборационистов на один уровень с ними. Все это продолжается призывом к россиянам считать себя прямыми потомками и преемниками «поколения победителей».
В том же духе выступали пропагандисты. Научный директор Российского военно-исторического общества Михаил Мягков так долго распинался об освободительном подвиге Красной армии и о том, кто вообще страдал от нацизма, что журналистам даже пришлось добавить в конце уточнение, что в Аушвице абсолютное большинство истребленных узников были евреями.
Член научного совета той же организации публицист Егор Яковлев провел круглый стол, где объявил, что переведено и опубликовано несколько документов, касающихся планирования нацистами оккупационной политики в СССР в сфере сельского хозяйства. Какое отношение это имеет к евреям — непонятно, видимо, евреи тут повод, чтобы в очередной раз продвинуть тему «геноцида советского народа». Никто не спорит: нацистские преступления на оккупированных территориях не ограничивалась евреями, и не стоит замалчивать, например, их политику в отношение русских, но памятная дата все же о другом.
Российские СМИ в большей степени писали, как российскую делегацию вновь не пригласили на мероприятия в музее Аушвица, хотя на самом деле возможность приехать была — посольство само отказалось: российским дипломатам не дали бы слова. Правда, в этом году на церемонии политики и не выступали: дирекция музея решила, что слово надо предоставить только пока еще живым узникам. Но это не помешало Александру Дюкову, директору близкого к администрации президента фонда «Историческая память» и сторонника этноцида украинцев, заявить, что дескать на мероприятии собрались только «наследники тех, кто строил концлагерь, тех кто охранял и тех, кто депортировал своих граждан в концлагерь». Почему вдруг неприятие официальных представителей российского государства в условиях вполне очевидной агрессии против Украины — искажение исторической памяти, видимо, ясно только самим российским пропагандистам. Неудивительно, что в этом году Всемирный сионистский союз отнес фонд «Историческая память» к тем организациям, которые способствуют распространению антисемитизма и искажению истории Холокоста.
На сайте самого музея Аушвица тот факт, что именно Красная армия освободила концлагерь, упоминался напрямую — как и в материалах крупных англоязычных изданий (например, тут и тут). Российские же СМИ все равно нашли на кого обидеться — в этот раз досталось Макрону. Действительно, когда в 2020 году в заявлении от высших органов ЕС «Красная армия» была заменена на «союзников» получилось очень и очень некрасиво, однако этот навязчивый поиск таких случаев явно указывает, что российские пропагандисты обеспокоены вовсе не еврейской трагедией.
Некоторые публицисты решили «исправить» эту ситуацию. Например, Арсений Замостьянов на сайте «Известий» разразился объемной статьей о том, каким ужасным был Аушвиц и какой подвиг совершила Красная армия при его освобождении. Специфика еврейской трагедии была размыта: только в самом начале он указал, что большинство узников составляли евреи, но дальше слово «еврей» упоминается только один раз — и то в перечислении с другими этническими группами. Муzей Победы (да, через «Z») разразился выставкой, где, судя по новостному отчету, еврейская история размывалась за счет других концлагерей и рассказов о Красной армии.
Историк Михаил Эдельштейн подметил, что в этом году российские СМИ особенно часто воспроизводили завышенную и давно уже опровергнутую цифру в 4 млн погибших в Аушвице, видимо, тем самым нагнетая эмоции. Другая новая линия — акцентирование внимания читателей на польских коллаборационистах, что несколько странно: ведь «главными» за убийство евреев Путин уже «назначил» украинцев. С резким ответом на Эдельштейна обрушился пропагандист Борис Якеменко, который вообразил себя умудренным историком нацизма. Ошибки он начал делать с первого предложения, когда заявил: «27 января отмечался день памяти жертв нацистских концлагерей». Такой день есть, правда, отмечается 12 апреля и приурочен к восстанию в Бухенвальде накануне входа в него американской армии.
Мифология освобождения
Причина, по которой именно Аушвиц стал символом Холокоста, проста: именно здесь погибло больше всего евреев — не менее 870 тыс. человек, а общее количество всех жертв составило, по современным подсчетам, примерно 1,1 млн. Аушвиц был лагерем смерти и одновременно крупнейшим концлагерем. Когда в середине 2000-х годов Генассамблея ООН вводила соответствующую памятную дату, то пришлась она на 27 января ввиду этих объективных обстоятельность, однако учтены были соображения уважить Россию. Да, дата связана с историей Красной армии, но никак не посвящена ей.
История Холокоста — это история 12-летнего преследования нацистами евреев, которое продолжалось, между прочим, и в то время, когда Москва и Берлин были связаны узами холодной дружбы. Это история выживания и сопротивления, убийства и предательства. Это история про разрушение человечности и одновременно о практиках ее сохранения. Это история убийц: садистов и тех, кто просто выполнял приказы; история помощников и тех, кто отворачивался или молчаливо поощрял эту политику. Безусловно, здесь есть место и советской истории, ведь война на востоке в 1941 году началась под лозунгом избавления от «ж*до-большевизма», но не ограничивалась только преследованием евреев. Здесь есть место и Красной армии, подвигам ее бойцов и командиров.
Однако прежде всего, это памятная дата о еврейской трагедии — о том, что пережил еврейский народ, о его потерях, выживании и сопротивлении, а также о том, как Катастрофа повлияла на его будущее.
С конца 2000-х годов, присоединяясь к международной памяти о Холокосте, российские власти все больше поощряли разговор о нацистских преступлениях, однако акцент предлагали делать на героизме Красной армии, формулируя следом мифологию освобождения. Сегодня, под завершения третьего года полномасштабной войны против Украины, она предстает «патриотическим убежищем для негодяев», которые предпочитают не думать, что совершает их страна сегодня, откровенно сбегая в историко-героическую мифологию.
Конечно, избавление от нацизма было, но мифология «освобождения» опасна в двух смыслах: она способствует утверждению как представления, дескать, армия должна быть вне критики (включая совершаемые ею или отдельными чинами преступные деяния), так и воображению, будто, если нечто предстает в как «освободительный поход», то государство имеет право отправлять граждан на убой (сегодня же Z-пропаганда как раз развивает тезис об «освобождении русских» в Украине). Потому разговор о прошлом, особенно о Второй мировой, сегодня не должен вести к легитимации этих двух «тезисов».
Да, бывает освобождение и «освобождение». Красная армия сыграла ключевую роль в обеспечении военной победы над нацистской Германией и по мере продвижения к Берлину конечно же, освобождала те концлагеря, которые еще существовали. С этим никто не спорит.
Однако когда освобождение преподносится как особый подвиг и заслуга, которая требует попечения потомков, — извините, это не так. Концлагеря освобождались в ходе общего наступления Красной армии, а не в результате специальных усилий. Ни союзники, ни сам СССР никак не пытались предотвратить массовое уничтожение евреев. О том, что такое Аушвиц, было хорошо известно и до 1945 года. Этот вопрос на основе архивных документов, например, подробно изучал израильский историк Яков Фальков. Когда же на территорию концлагеря (а это, кстати, большой комплекс, который освобождался от нацистов несколько дней) входили красноармейцы, евреев там уже практически не было. То же — и с Майданеком. Собибор прекратил существование более чем за полгода до прихода туда красноармейцев. Лагерь смерти Треблинка — тоже. Но соседний трудовой лагерь, да, просуществовал до самого конца июля 1944 года. Накануне прихода Красной армии поляков отпустили домой, а евреев расстреляли.
Конечно, инфраструктура концлагерей перестала существовать благодаря поражению вермахта на фронтах, но это были коллективные усилия всех союзников: Красная армия играла первую скрипку, но не она не была единственной.
Мифология освобождения настолько плотно укоренилась в умах российских чиновников, многих историков и граждан, что даже спустя 80 лет публичное обсуждение событий по существу оказалось под запретом. И там, где, казалось, можно было бы выстроить пространство агона, дискуссии и диалога — для осмысления разного опыта войны и преодоления взаимных претензий между ныне живущими и не имеющими прямого отношения к тем событиям, — мы видим буйство самодовольства под слащаво-пошлой вывеской «наследники Победы». И началось это еще до 24 февраля 2022 года.
Да, красноармейцы избавляли страны Восточной Европы от нацизма, но принесли они не свободу: их подвиг превращён советскими властями в инструмент имперского доминирования, навязывания определенных политических моделей, включавших и политический террор, и депортации. Одни граждане были рады присоединиться к социалистическому проекту, но многие другие — нет.
Да, благодаря союзникам, и в первую очередь Красной армии, нацистская система концлагерей перестала существовать, но когда сегодня россияне начинают горделиво говорить «мы несли свободу», куда же деть тот факт, что за спинами этих солдат стояла система ГУЛАГа? Да, лагерей смерти типа Треблинки или Собибора в СССР не было, но в лагерях принудительного труда в ГУЛАГе смертность была в разы выше, чем в аналогичных нацистских лагерях типа Равенсбрюка, Дахау или Бухенвальда. Сегодня Z-россияне, объявившие себя «наследниками победы», три года как пытаются оккупировать Украину. При таких исторических вводных и современных обстоятельствах — не стыдно ли вообще публично заикаться о наследовании «освободительных миссий»? Может, лучше задуматься о том, что мы не особо достойны того поколения?
Да, многие были благодарны Красной армии за прекращение оккупации. Но есть и другая сторона: мягко говоря, избыточное насилие по отношению к гражданскому населению и Германии, и оккупированных стран. Сексуализированное насилие над женщинами приобрело массовый характер, иногда ему подвергались даже бывшие узницы концлагерей, в том числе еврейки. Историк Дайана Эглитис обобщила подобные свидетельства и доказала, что угроза изнасилования была одним из важнейших аспектов опыта женщин при освобождении. Риторика насильников сводилась к двум тезисам: «мы вас освободили, потому имеем право требовать секса»; «немцы поголовно уничтожали евреев, а вы выжили; значит, спали с ними — потому спите и с нами». Да, добродетель и порок часто идут рука об руку, и это глубокая, нравственная проблема, требующая изучения, а не замалчивания.
Эглитис приводит шокирующие свидетельства. Например, Гизель Б., которую в марте 1945 года освободили из Штутгофа:
«Она вспоминает, что в ночь своего освобождения она была в сарае с другими выжившими, когда вошли советские солдаты и начали „насиловать одну за другой… как будто вытирали обувь или что-то в этом роде“. Она добавляет, что к ней подошел мужчина, который сказал, что она „красивая девушка, мы займемся любовью“, на что она ответила: „Офицер, для меня было бы честью заняться с вами любовью, но я не хочу, чтобы вы заразились моими болезнями“. Она вспоминает, что повторяла это снова и снова, и хотя она говорит, что ее не насиловали, она утверждает, что ее друзья умерли от изнасилования двадцать или тридцать раз».
Или Ханна В., освобожденная из Аушвица:
«… Вот ты вышла из лагеря смерти, а здесь парни хотят тебя изнасиловать… Мы выжили. Оттуда мы шли и шли все время со страхом, что русские всегда преследуют нас».
И да, история Холокоста прекратилась в 1945 году, но для евреев притеснения не закончились. Многие еще несколько лет оставались в тех же концлагерях — просто вернуться было некуда. Антисемитизм никуда не делся, и погром в польском Кельце 1946 года — лишь один из примеров. Так, летом 1945-го американский юрист Эрл Харрисон докладывал в Вашингтон о тяжелом положении евреев на освобожденных территориях, после чего президент Трумэн направил генералу Эйзенхауэру резкое письмо с заявлением:
«Мы, по-видимому, обращаемся с евреями так, как с ними обращались нацисты, за исключением того, что мы их не уничтожаем».
Еврейская трагедия не закончилась сразу с приходом союзников — это соответствует логике коммеморации Международного дня памяти жертв Холокоста, а безудержные дифирамбы в честь какой-либо союзнической армии — нет.
Время для дискуссий
Кому-то в России может показаться, что я призываю лишить их памяти о героизме Красной армии. Вовсе нет. Подвиг — выдающееся действие на фронте, а не участие в боях как таковое. Если все герои, если все великие полководцы — то это принижает заслуги тех, кто реально достоин особого отношения. Героическая пропаганда — всегда оскорбление для армии.
Даже если продолжить тему сексуализированного насилия, то я не готов поддержать тезис, будто Красная армия отличалась в худшую сторону от вермахта на оккупированных советских территориях. По крайней мере, документальные публикации историка Ксении Сак заставляют говорить о массовости насилия над женщинами, и можно только сожалеть, что ввиду многих причин эта тема замалчивалась в России десятилетиями.
Другие заметят, что памятные дни — не время для дискуссий. Под 9 мая или 22 июня поднимать тему изнасилованных немок, может, и неуместно, но в году есть еще 362 дня для таких дискуссий. В чем же проблема? Возможно, в том, что многие россияне действительно спутали реальные истории других людей с собственным воображением, а призывы к «уважению» превратили в оправдание цензуры.
Естественно, история Холокоста — это и советская, и российская история. В ней немало сюжетов для прославления, однако любое смысловое развитие подтолкнет к постановке более сложных вопросов, ответы на которые будут вести к пониманию и той рефлексии, которая и будет называться пресловутым «извлечением уроков из истории».
Есть случаи, когда партизаны намеренно освобождали узников гетто, но они редки: хотя бы ввиду того, что в лесу, в условиях оккупации, женщины, дети и старики — обуза для боевого отряда.
Или: в 1941 году многие евреи сумели эвакуироваться, даже несмотря на отсутствие соответствующих приказов на их первоочередную эвакуацию, но как учитывать существование старой границы 1939 года, которую нельзя было пройти без разрешения или взяток?
Конечно, многие евреи героически сражались в Красной армии, некоторые — как Яков Крейзер — в генеральном чине, но это не отменяет распространенного антисемитизма, который не был единичным явлением (желающих углубиться в проблематику отсылаю к недавней статье израильского историка Леонида Смиловицкого).
Более 200 россиян удостоены звания Праведника народов мира, то есть тех, кто, рискуя жизнью, спасал евреев. Естественно, таковых было намного больше. Но был и русский коллаборационизм, охранные части полиции, которые неизбежно конвоировали на территории России евреев к местам расстрелов и стояли в оцеплении, а ряде случаев (особенно часто в Смоленской области и реже на южном Кавказе) — непосредственно убивали, стоя в одном ряду с немецкими расстрельными командами.
Восстание в лагере смерти Собибор возглавил советский военнопленный Александр Печерский, но попал он в лагерь, когда там уже существовало подполье. К слову, в подавленном восстании зондеркоманды при газовых камерах в Аушвице в октябре 1944 года одну из ключевых ролей играл батальонный комиссар Филипп Мотин. Впоследствии узники неоднократно упоминали имя некоего «советского майора», однако только недавно имя героя было установлено. И сделал это упомянутый выше Михаил Эдельштейн, которого Z-пропагандист Якеменко на многотысячную аудиторию заклеймил «либеральным наймитом». И кто же, позвольте спросить, на самом деле хранит память?
Вся сложность и противоречивость истории, которая могла бы служить для понимания и моральной рефлексии, сегодня принесена в жертву в угоду тем, кто сводит ее к двум простым фразам: «Мы были главными победителями» и «Мы были главными жертвами». Спустя 80 лет купаться в этих тезисах — просто не уважать себя и своих предков, присваивать себе чужие достижения и трагедии, с пустым мещанским самодовольством любоваться ложными образами. Зачем? Чтобы не думать о настоящем.
***
В советской литературе можно встретить историю, которая привязывается к разным концлагерям — я ее воспроизведу на примере Дахау (это и город, и одноименный концлагерь вблизи). Группа советских туристов, где-то в 1960-е, приезжает на экскурсию в мемориальный музей, а после нее заходит в магазин. За прилавком женщина, которая всю жизнь провела здесь, в Дахау, в том числе и при Гитлере. На соответствующие вопросы она отвечает: «Мы не знали, что творили нацисты». Ей возражают: «Как же можно было не замечать дыма из печей крематория?». «Мы смотрели в другую сторону», — уточняет она и получает в ответ: «Вы прекрасно знали, в какую сторону не надо смотреть».
Так и сегодня. Россияне знают, куда не надо смотреть, а куда — можно. История героизма и освобождения, в том числе трагедия Холокоста, превращены в опиум, которым предлагают наслаждаться.
И они же — школа, учащая не смотреть, не видеть, не замечать.
Не потому ли в ответ на попытку даже заикнуться о сексуализированном насилии со стороны ряда воинов-освободителей звучит: «А Вы не понимаете, что же они претерпели за годы войны?». Понимаю, но какое отношение их трагедии имеют к тем женщинам, которых они принуждали к соитию? Необязательно грубо: обмен еды на доступ к телу — все то же насилие. Российский милитаризм соседствует с маскулинным гендерным порядком, а потому будет резко реагировать на любое #Metoo — что современное, что историческое. Неслучайно буквально на днях после доноса Z-каналов из продажи убрали книгу про спасение евреев в оккупированной Польше из-за одной единственной фразы, упоминающей факт изнасилований жительниц Кракова красноармейцами? Нет, даже не факт, а утверждение автора, что в современной Польше у жителей есть такое представление.
Да, одни и те же люди могут быть и освободителями, и мучителями; добродетели и пороки на практике идут обнявшись — и это то, что так неприятно для многих. Когда говорят о русской культуре и ее ответственности за российскую агрессию, то я призываю вчитываться не в строки Пушкина или Бродского, а рассматривать реальные культурные механизмы, вырабатывающие терпимость ко злу. Воображение, в котором завоевание других стран превращается в «освобождение», ради чего можно расходовать жизни граждан. И знание — в какую сторону не нужно смотреть.
